Когда мне было лет тринадцать, нашими соседями по подъезду были Сиротины, приехавшие в Москву из какого-то далёкого сибирского посёлка. Пара была заметной, потому как задумана и выполнена была на контрасте. Он: высоченный, метра под два, белозубый, черногривый и смоляноусый, с широченной улыбкой. В общем, эдакий царь Пётр, хоть тот вроде не особо-то улыбался судя по полотнам, но в данном случае эта деталь роли главной скрипки не играет. Она: очень малого роста, худосочная, с гладким пучком на голове. Моль бесцветная, одним словом. А вот глаза выдавали в ней потаённую страстность: на Сиротина она смотрела с неугасаемым огоньком.
По выходным Сиротины лепили пельмени и приглашали весь подъезд поучаствовать в процессе. Это был настоящий мастер-класс по приготовлению аутентичных сибирских пельменей размером со средней величины морскую раковину, напитанных изнутри нежным, удивительно душистым бульоном, сладко пахнувшим луком, перцем и хорошим настроением, которое, как известно, не покинет больше нас.

Жильцы с удовольствием усаживались за стол и наворачивали "настоящие", немагазинные пельмешки со сметаной и уксусом, да под ледяную водочку...Сиротин шумно провозглашал тосты, рассказывал всякие сибирские истории про людей, охоту и вьюгу, смеялся раскатисто сам и веселил всех едоков. Сиротина благоговейно смотрела на мужа-красавца и лишь изредка отводила взгляд на их двоих сыновей, грустных, бледнолицых мальчиков лет десяти.

А ночью Сиротин жестоко избивал боготворившую его женщину. От его чугунного кулака она заходилась таким криком, что просыпался весь подъезд от первого до двенадцатого этажа.
Соседи срочно вызывали милицию, а до её приезда звонили-стучали в дверь квартиры, где сибирское чудище (косая сажень, торс атлета) измывалось над жертвой.
Когда повязанного Сиротина с потным, по-мясному багровым лицом, яростно рычащего и сопротивляющегося присланному милицейскому наряду всё-таки увозили, подъезд дружно занимался оказанием первой медицинской помощи. Жильцы тащили все мыслимые подручные средства: вату, бинты, йод, перекись и даже зачем-то мазь Вишневского. Обработанную Сиротину оставляли в покое, единодушно и торжественно провозгласив, что пришло время отправить изверга за решетку, а они уж (ты только не беспокойся, страдалица наша!) всем миром дадут показания на суде, да так дадут, что на этот раз не отмажется. Измученная Сиротина благодарно кивала головой и пыталась погладить по руке каждого, ну чисто как внезапно найденный и обласканный щенок.

А наутро она вся в разномастных кровоподтёках бежала в отделение милиции и забирала заявление. Присмиревшего Сиротина выпускали из обезьянника, он покаянно прижимал к себе практически бестелесную супругу, и они молча, скорбно ковыляли домой. Ошарашенный подъезд, равно как и бездушное районное отделение милиции, не могли допытаться ни зачем, ни доколе она вот так позволяет, ни страха, ни гордости, тьфу, а не баба.

А ни-за-чем. Потом они снова слаженно и ловко лепили пельмени,соседи охотно поглощали их, на время подзабыв о предсказуемо-испорченном финале застолья.
Любовь такая у тех двоих была, сиротинская.

2016 г.

Публикация в журнале ZaZa 14.05.2017 г.
http://za-za.net/tri-miniatyury-2/