Наш сосед не то чтобы красавец маслом писанный, но как раз именно о нём можно с уверенностью сказать, что он — мужчина "интересный". Его внешние данные довольно точно подходят под типаж Клинта Иствуда: поджарый длинноногий сухарик с добротно вылепленными чертами и глубокими продольными морщинами на чуть смугловатом лице. Волосы окраса "соль с перцем", то есть природой выбрано самое эффектное колористическое решение для мужчины, которому уже давно исполнилось пятьдесят, а до шестидесяти нужно еще пару годиков потерпеть. Ну, всё примерно как у ухоженной женщиной между сорока пятью и пятьюдесятью пятью. Этот дамский возрастной промежуток выбран мною, впрочем, весьма условно, потому как в современном мире и продолжительность жизни, и момент наступления второй молодости существенно сдвинулись в сторону приближения к вековому рубежу. И в этом смысле всё стало и лучше, и дольше, и лицом — без сомнения — краше. Как же всё-таки повезло нам, всем пока живущим! Но любое "пока" в один прекрасный или ничуть не прекрасный момент безвозвратно превращается в "уже".

Помню его жену, полноватую, улыбчивую. Его ровесницу, вероятно. Она умерла в прошлом году. А вначале она, как водится, совершенно неожиданно и ох, как рано (а бывает ли поздно?), заболела тяжкой болезнью. Её лечили, успешно даже лечили, с неплохим прогнозом. Она вернулась домой ближе к лету, и по совету врачей они вдвоём стали выходить на ежедневную прогулку в любую погоду. Я наблюдала за ними: он - импозантный, с приметной издалека "солью с перцем"; она - в кепочке, будь хоть прохладно, хоть жарко. Но без кепки ни в коем случае нельзя, врачи запретили. Нынешнее солнце вообще вредно каждому землянину, а уж тому, кому принудительное облучение волосы под корень срезало, — и подавно. Тогда казалось, что у них, тех двоих, всё-таки была вера в удачу. Но вот только самой удачи, увы, не было.
Его жену увезли в отделение паллиативной терапии, откуда уже никто не возвращается, где только морфин колют, и дыхание становится всё слабее и реже, и совсем редким, и совсем... Через неделю умрёт, сказали, постараемся облегчить насколько возможно.

А на следующий день после того как начался отсчет той недели, на подъездной дорожке у своего дома он выставил её машину с табличкой "Продаётся".

Откровенная неприглядность этого предложения заключалась в том, что внешне она только-только начинала отрываться от него, и крохотная ранка пустила лишь первую отчаянную слезу. Но они-то оба уже ощутили эту боль. И, как можно предположить, любящий человек до последнего должен был бы надеяться, что беда минует, случится чудо, что природа сыграет в их пользу, и они воссоединятся и начнут следующий этап своей долгой и безусловно счастливой жизни. Надеяться, или страдать, или изматывать себя тяжким трудом, но никак не продавать её имущество. Должен был бы...

Окончательно она оторвалась ровно через неделю. Что и было обещано. После этого он занялся тотальной зачисткой. Каждый вторник (а у нас по вторникам вывозят разнообразный мусор), наряду с баками соответствующего цвета и состава — вторсырье, не вторсырье, пищевые отходы — стали появляться угрюмые конструкции из предметов мебели, коробок, кошёлок. Он вычищал всё, что могло бы хоть как-то напоминать о ней. Выкорчёвывал с последовательным упорством.

Я потом спрашивала разных людей, опрос производила невзначай, в беседах общего характера, чтобы уж наверняка беспристрастно. Но разговоры о жизни и смерти безоценочными бывают только между санитарами морга, да и то только если своих не касается.
Все опрошенные, порассуждав и пооткровенничав, сошлись на том, что хотел он забыться, чтобы выжить. Страдал, дескать, но по-своему. Выл в работе, в зачистке. Упорядочивал жизнь свою, чтобы не поддаться продолжительному горю. А мне казалось, вовсе и не любил он её. Жизнь была налажена и удобна, а потом сбилась так, что и не поправить. И стал он тяготиться ею, лысой в кепочке. И самое страшное: готовиться заранее, опережая и предвосхищая. Да разве можно выставлять на продажу имущество близкого человека, когда он ещё здесь не только душой, но пусть и болящим, но живым телом? Разве можно методично складировать вещи любимого человека на помойку, когда он только-только ушёл? Или даже не ушёл, а так, буднично и ненадолго вышел. Сразу ведь и не осознать, что ушёл навсегда. Но это, наверно, если сердечная боль есть. А её у него то ли не было, то ли была она отстранённой — с загодя введённым обезболивающим. И разве это не мука — не испытывать мук? Было б хоть немного страдания, так ведь чинил бы всякий хлам или пропалывал грядки, что ли. А так получается, что всё время минус людская эмоция. Минус на минус даёт пустоту и позволяет соблюдать чистоту в доме, откуда внезапно выселился жилец, казавшийся постоянным.

Кстати, по последним сведениям у соседа появилась дама сердца. Она приезжала к нему несколько раз на романтический ужин, я видела. Да он и не скрывает.
Нет, это не самые последние сведения. Самые последние такие: у него две подруги, причём одна явно приятнее ему, чем другая, но его пока всё устраивает и в таком виде. Жизнь в простерилизованном доме стремительно налаживается?

***

На этом, пожалуй, стоило бы закончить, но так не выходит.
Поговорила с мужем, рассчитывала на поддержку, а выяснилось, что он смотрит на это словно бы другими глазами. Попросила разъяснить.
Начал с того, что тема смерти трудная, и он не умеет о ней говорить. А кто умеет? Говорить о смерти с пониманием вряд ли получится, пока сам, не дай бог, не войдёшь в эту реку.
Ты, говорит, права, — с одной стороны луны, с женской. До такой степени обиделась за его умершую жену со всей силой своей гендерной солидарности и представлением о том, как должна выглядеть эта история, что, возможно, не разглядела его боли. Другими словами, попросту провалилась в обиду за эту женщину как в ловушку, тобою же, заметь, и подстроенную.
А ведь он не покинул ее. Был с ней до конца, держал за руку, заботился. Не водил женщин при ней, не прятался, достойно проводил её туда...сама понимаешь, куда.
Откуда мы знаем, о чем он думал, когда отправлял её в больницу, а потом засыпал в холодной кровати? Как ныла его душа, когда он понимал, что смерть рядом?
Он не должен и не обязан хоронить себя вслед за ней. Хотя нам это казалось бы доказательством любви. А доказательство-то — ты только не сердись — худшее.
Потому что любящая жена всегда подумает о счастье своего мужчины. И обязательно пожелает его ему.
А как ему страдать, с вещами или нет, — это его заслуженный личный выбор.

Я вначале хотела было рвануть в спор с ним, а потом меня что-то удержало: эй, сбавь обороты и подумай как следует! Может, в чём-то и прав он со своей стороны луны, с мужской?
Запутано как и страшно...и сюжет этой истории уже не изменится никогда. А что можно изменить? Толкование, да, пожалуй, только его.

И всё таки: как же, скажите, научиться прощать?