С почтением ступаю по вышлифованным векáми (разумом не постичь — ве-кá-ми) булыжникам, задираю голову в узких уличных колодцах и вижу в небе то ли Мадонну Рафаэля, то ли тарелку ризотто с шафраном цвета золотистого жемчуга.

Пытаюсь разглядеть людей, но кругом только двери с львиными мордами — почти человеческими — с трагическим взглядом и массивной межбровной складкой.
Львы, намертво вцепившиеся клыками в кованые кольца (клац-клац: а дома ли синьор с синьорой?)

Так что же люди? Пропали в братоубийственной борьбе за верховенство в городе?
А как же тогда растрёпанные цветы в горшках, политые не дождями, а чьей-то проворной лейкой? А вывешенное на манер театральной кулисы постельное бельё — кто-то же раздвинул хмурые ставни и перекинул его через каменный подоконник, облюбованный невменяемым голубем?

"Да живы все, живы, отбой панике, — сказала очень мудрая, совсем не случайная кошка. — Сиеста у них, так что пользуйся случаем. На людей в древнем городе смотреть скучно. Надо смотреть в бесконечность, как это делаю я.
А как встретишь первого человека — сразу возвращайся к фонтану Маджоре. И если пойдёшь по главной улице вверх, то увидишь магазин шоколада "Baci", где сможешь угостить себя знаменитым "поцелуем" из тёмного шоколада с муссом из лесного ореха. Так все чужестранцы делают (и это вместо дивных-то колбас!), но мы, кошки Перуджи, давно ничему не удивляемся".

Я хотела ещё кое-что уточнить, но она уже отвернулась в свою многозначительную бесконечность.