В тот день спектакля не было, а потому за ужином все безнаказанно пили вино.
Еда, одинаковая для всех, была невыразительной: жидкий супчик в чашках, кусочек мяса с пюре и отварной морковкой, квадратик фруктового желе на десерт. Зато было много вина и корзинок с нарезанными багетами. Юля намазывала маслом кусок за куском — этот волшебный хлеб — запивала его красным вином и хмельно думала, что хоть они не попали на второй ярус Сент-Шапель, да и на первом были от силы минуты три, они всё же побывали там. Надо будет купить открытки с витражами и подробно рассмотреть их в Москве. Открытки же, наверное, совсем недорого стоят?

Потом она с опаской глянула на него, а он словно только того и ждал. И одними губами прошептал: моя у-ди-ви-тель-ная, а она ему в ответ: тво-я Йуууля. И разом засмеялись — на них уже никто не обращал внимания, потому что все расслабились и болтали о всякой чепухе. О том, например, что не каждая парижанка, оказывается, имеет комплекцию Анук Эме, и что еда здесь, кроме багетов и круассанов, так себе (они, бедняги, питались только в ресторане своей двухзвёздочной гостиницы), а в Опера Гарнье просто не реально побывать, ну да что ж поделаешь…

В эту ночь она опять пришла к нему в номер, потому что у него — как же им повезло! — был одноместный, а её поселили в двухместном с Риткой. И Мартынов был как-то особенно нежен с ней, всё время гладил и шептал всякое восхитительно-приятное. Она подумала, что за всё время их знакомства он ни разу не позволил себе банальностей типа «солнышко», «зайчик», «сладенькая», а только «Йууууля, удивительная моя». Трезвый ли, пьяный ли, днём ли, ночью ли.

***

И было ещё одно погружение в реальный Париж, этакое «свободное от культуры время». Автобус привёз артистов к универмагу «Галери Лафайетт». Сопровождающие объявили, что ровно через два часа труппа в полном составе должна стоять у автобуса. Одна из молодых актрис задала вопрос, можно ли пойти в другой магазин, говорят, тут неподалёку есть «Татти», он вроде подешевле.
«Можно, но ровно через два часа всем следует прибыть на исходную точку, то есть туда, где мы находимся прямо сейчас», — без запинки ответил один из соглядатаев. На любой вопрос, судя по всему, у них был не только заготовлен ответ, но и заранее назначен тот, кто его озвучит.

В один миг все разлетелись по сторонам, словно бумажные кружочки конфетти разных размеров. Даже ведущие актёры — народные и заслуженные, некоторые довольно грузные и малоподвижные — все на время забыли о недугах и превратились во вполне мобильных покупателей.

Юля тоже была готова хоть и к скоротечному, но энергичному шоппингу. Тем не менее, она не сразу направилась ко входу, а сначала вопросительно посмотрела на Мартынова, дескать, ты со мной или сам по себе?
Он как-будто ждал этого и, чуть наклонившись к ней, зашептал: «Пойдём выберем мне пиджак, а после этого иди куда хочешь. Это будет быстро, обещаю».

Мартынову нужна помощь в выборе пиджака? Что-то новенькое. Человек, который мог выступить экспертом в вопросе мужской моды в московских богемных кругах, и вот ему-то понадобилась помощь в выборе одежды? Юлиному самолюбию такая просьба очень льстила, однако при этом ей вовсе не хотелось потом идти «куда хочешь». Но она не стала задавать лишних вопросов, и они первым делом направились на этаж, где продавалась мужская одежда.

В секции пиджаков — вопреки сказанному и к великому разочарованию Юли, — её помощи не потребовалось. Мартынов быстро и деловито прошёлся по рядам, раздвигая вешалки, и не прошло и нескольких минут, как он выхватил шерстяной пиджак приглушённого коричнево-зелёного цвета в светлую кашку. Такой выбор удивил Юлю, ведь вокруг было столько интересных расцветок: в клетку, в полоску или просто красивых однотонных. Её мнение изменилось, когда Мартынов надел его на себя: мало того, что пиджак идеально прилегал к фигуре, но и к тому же находился в одной гамме с волосами и зеленовато-искристыми глазами.
«Блеск!» — только и сказала Юля.
«Да, тебе правда нравится?».
«Мартынов, это сногсшибательно! Эта вещь просто создана для тебя!».

А дальше случилось непредвиденное. Он сунул ей пиджак и заговорил странно (в дальнейшем она для себя нашла более точное определение: судьбоносно торопливо), сбиваясь на бормотание : «Юля, детка, ты возьми его, ладно? И иди, подыщи себе что надо, а я уйду ненадолго. А если спросят, скажи: только-только вот вышел из примерочной, минуту назад. Где-то здесь он, сейчас вернётся. И потом сразу спускайся и жди меня внизу, у касс. То есть делай вид, что ждёшь, а сама не жди. У касс не жди. А потом жди, конечно. Ну, ты меня поняла, да? Ты только не волнуйся, мы обязательно скоро увидимся. За меня совсем не волнуйся, понятно? Очень скоро!».
Вслед за тем быстро поцеловал её в щёку — клюнул, скорее, — и без оглядки вышел из секции.

Что это было? Куда и зачем он пошёл? Откуда появилась это «Юля-детка», совершенно несвойственное Мартынову? Что вообще происходит?

Огорошенная, она всё же сумела переключить своё внимание на предстоящие покупки и спустилась этажом ниже, в женскую секцию. Там она на время забыла обо всём на свете, поспешно выбирая туфли, бельё, кофточки. Денег было огорчительно мало. Ближе к часу Х пришлось отложить половину набранного, и за десять минут до назначенного времени Юля уже стояла у касс. Она во все глаза выглядывала Мартынова, но его нигде не было. Через несколько минут подошла её очередь, но она продолжала беспокойно оглядываться. На кассе Юля, с безотчётно суровым выражением лица советского покупателя, выложила товары и только тогда сообразила, что под ними лежал мартыновский пиджак. Кассирша проворковала итоговую сумму по-французски. Юля вопросительно посмотрела на неё и выдавила: «но франсэ». Поняв, что покупательница иностранка, та молча показала ей на сумму в окошечке. Цифра привела в изумление: таких денег не было. Быстро осмотрев содержимое корзинки, Юля поняла, что денежный лимит превышен за счёт пиджака. Что делать? Убрать пиджак? Да, наверное, так… Кто же виноват в том, что Мартынов сегодня сошёл с ума!

В конце концов, вся красная от ощущения прилюдного позора, она отложила пару прекрасных замшевых туфель на невысоком каблучке с аккуратной серебристой пряжкой — просто воплощение Парижа — а также комплект шёлкового белья, о котором всю жизнь, кажется, только и мечтала. Всё остальное было подарками родственникам, без которых вернуться на родину она не могла. Единственное, что оставалось для неё самой — цвета фиалки акриловый свитерок, цена на который была существенно снижена из-за зацепки на рукаве. Плюс пиджак Мартынову.

Из универмага она вышла с отчётливым ощущением, что отстояла длиннющую очередь в самом дрянном московском универсаме. За докторской колбасой или конфетами «Ассорти», к примеру.
Автобус уже стоял на месте, в него заходили коллеги — все как один с красно-чёрными фирменными пакетами «Галери Лафайетт» и только та, совсем молоденькая и шустрая, с розово-белым в клеточку «Татти».
«Надо же, успела сбегать туда и обратно. И наверняка не осрамилась на кассе», — машинально отметила Юля.
Мартынова среди прочих не было. Может, он уже в автобусе? Как-то это подло, если он зашёл в автобус, не дождавшись её. Подло, подло!

Но и в автобусе Мартынова не оказалось. По этой причине отъезд задержали на полчаса. Сопровождающие курили на улице и нервно переговаривались. Один из них ушёл куда-то звонить, затем вернулся и сказал, что надо ехать.

«Мартынов в гостинице, ну точно там, — уговаривала себя Юля. — Он побежал в Сент-Шапель, ему это было в сто раз интереснее, чем толкаться в универмаге».

Потом она стала прикидывать расстояние от Сент-Шапель до стоянки автобуса. Выходило, что идти было явно дольше чем до гостиницы. Он не рассчитал, но он сумеет это толково объяснить. Наверняка покажет им сохранённый входной билет. Они должны войти в его положение хотя бы потому, что духовные ценности превыше всего. Эту прописную истину наверняка понимают даже такие гады, как эти надзиратели.

Сознание путалось, мысли неслись в нескольких направлениях одновременно. А что, если и в гостинице его не будет? Может, что-то с сердцем случилось? По дороге с Сент-Шапель? Или совсем уж дикое: а вдруг он прыгнул в Сену?
Он такой впечатлительный, он мог не выдержать встречи с этим особенным, утончённым городом, в котором нам никогда не жить. Он создан для красивой жизни, но не пустой, а осознанной. Той жизни, где есть настоящее искусство и свободное творчество. Никто об этом не задумывается, кроме меня. Никто не понимает его, как я.

Да, всё так… но почему в таком случае я не чувствую, что с ним происходит прямо сейчас? Только бы был жив, только бы не кинулся под поезд. Нет, только не под поезд, кошмар какой! Хотя он может, от отчаяния вполне может. Он говорил, что мечтает посетить русское кладбище в Сен Женевьев де Буа, но туда ехать далеко: вначале на метро, а потом на пригородной электричке…
В её воображении тут же возникла станция, несущийся навстречу толпящимся людям поезд и Мартынов, решительно шагающий к краю платформы. От ужаса она даже застонала вслух и тут же вздрогнула от прикосновения.
Кто-то пытался разжать её руку, крепко вцепившуюся в пакет «Галери Лафайетт». Это была Ритка. Она попыталась было сунуть ей носовой платок, но тут же сообразила, что будет гораздо легче самой вытереть Юлины слёзы.
«Не смей плакать, — шепнула она. — Ничего с твоим Мартыновым не случится. Он себя любимого в обиду не даст, вот увидишь».

Резкие слова неожиданным образом успокоили Юлю. Она подумала: в самом деле, зачем же она предполагает самое плохое? Какое самоубийство? Какая, к чёрту, Сена и рельсы? Обеими руками, крепко, провела по волосам, как будто сбрасывая с себя навязчивые непрошенные мысли. На всякий случай показала Ритке кулак (не смей говорить гадостей про Мартынова!) и доехала до места, почти успокоившись.