Аэропорт – неуютное место, антоним слову «дом».
И всё же, несмотря на тревожную тему перемен, аэропорты бывают нарядными, веселящими, обещающими. Чтоб странствующий летел, бежал, спотыкался, падал и снова летел. Бывают такие, немного с человеческим лицом (где-то на затылке).

Но только не аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке. Каждой своей стойкой, мутным загоном, невменяемой очередью, гадким общепитом, неопрятными служащими он шипит тебе: «Слышь, ты, дерьмо конченое!»

Бежать, ног под собой не чуя.

***

Сижу, тоскливо слившись с креслом, в ожидании вылета, отложенного по каким-то неразборчивым причинам. Чтобы я полноценно настрадалась в ненавистном Кеннеди, вероятно.

Рядом – по левую руку от моего страдательного кресла – функциональная штуковина, в которую все кому ни лень с умным видом пристраивают на подзарядку свои дохлые гаджеты, и на ней же – экран.

А на экране замечательный (в жизни с глубоким голосом и влажными печальными глазами) чернокожий 80-летний актёр Морган Фриман рекламирует "Турецкие авиалинии".

Просто сидит, забросив одну ногу на другую, как бы говоря: "Я понимаю, что смотрится нелепо, но это жизнь моя стариковская к тому принудила, а так я вполне ещё в своём уме. И вообще я не турок и тем более не авиалиния, мамой клянусь".

И вот сидим мы, друг на друга глядя, как герои "Побега из Шоушенка" ещё до побега.
И вяло слушаем все объявления на китайском. Китайцев больше чем турков, в несметные тыщи раз.

И только мы вдвоём с Морганом Фриманом совершенно неприкаянные в этом обморочном завихрении.

***

Безответственность при смене часовых поясов – это когда ты знаешь, что обязательно надо выпить таблетку, иначе бестолковый организм (приспособляемость – не его конёк) решит, что у тебя день или ранний вечер и проснётся в разгар ночи.

Но ты не принимаешь таблетку по причине упомянутого легкомыслия и открываешь глаза в 2:30 ночи, понимая, что последующие сутки твоей жизни загублены.

Ты плотнее зажмуриваешь глаза и даже закатываешь их, ласково касаясь гипофиза, но номер не проходит, потому что сна ни в левом глазу, ни в правом, ни третьем, ни в стеклянном.

Ты в панике, потому что не можешь снова уснуть, но и книжку открыть не можешь. И сесть за компьютер и погуглить что-нибудь укрепляющее мудрость тоже не можешь. Состояние варёной бодрости, чёртов джет-лаг.

И вдруг с хрустальной ясностью ты представляешь то, чем действительно мог бы заняться прямо сейчас.
Ты готов пропылесосить, вот без дураков.
Ты, собственно, и проснулся оттого, что это твой звёздный час в проекте "Лучший пылесборник года".
И даже не важно, что под рукой иной раз нет пылесоса, найти его – плёвое дело в состоянии такого эмоционального запала.

Но. Это чудовищное "но". Единственное, что человеческим общежитием (бежать от него в тайгу) запрещено тебе делать в 2:30 ночи – это пылесосить. Оно же находится в полной гармонии с циклом "сон-бодрствование", житие это, общее.

И обида твоя настолько свирепа, что завтра днём ты уже ни за что не согласишься пылесосить. Даже если тебе за это накидают уйму биткоинов или увековечат твоё имя в Википедии, включая страницу на албанском.

Да возможно ты уже никогда больше не станешь пылесосить. Вплоть до такого дело может дойти.

Декабрь 2017, Нью-Йорк — Москва