Юрий Олегович появился в нашей школе на смену математичке-маразматичке, которой по коллективным ощущениям уже давно перевалило за сотню лет, и её, не без помощи районного отдела народного образования, всем школьным миром вытолкали на заслуженную пенсию.

Математик был именно таким, каким должен быть преподаватель точных наук: с шевелюрой курчавых волос, бородатый, с умными, живыми глазами. Правда, росточка он был малого и чуток кривоног, да разве ж такие мелочи могут испортить обаятельного мужчину.
Он был неприлично демократичен в рамках советской школы: на его уроках позволялось вставать, вступать с ним в дебаты, сидеть на столах и делать много других вещей, за которые у других преподавателей школьник наполучал бы неудов за поведение, равно как и несметное количество сопутствующих проблем на свою комсомольскую голову.

Администрация школы под руководством законченной суки-завуча ненавидела математика всеми печёнками и осуждала всем собирательным партийным разумом. Но приходилось терпеть, вариантов-то не было: с учительскими кадрами всегда был напряг, а мужчин-преподавателей ну просто по пальцам, по пальцам.

До кучи Юрий Олегович разработал какую-то особую методику преподавания алгебры, основанную на логическом мышлении, которая, впрочем, срабатывала только для математически одаренных школьников. Дети вроде меня — гуманитарной ориентации — так и остались за бортом алгебры и общей математики навсегда. Методика, по всей видимости, требовала серьёзной доработки, да что уж теперь об этом сожалеть.

***

После одного из родительских собраний математик вдруг сделался особенно внимателен к моей маме и даже однажды появился в нашем доме на какой-то дружеской вечеринке, где читал стихи и играл на гитаре, проникновенно разверзая перед собравшимися свою аполитичную бардовскую душу.

Спустя пару дней после той гитарной вечеринки он позвонил маме примерно на переломе глубокой ночи и раннего утра и сказал, что уходит из семьи, вещи собраны и он прибудет вот-вот, решено.

Мама не то что бы удивилась такому повороту в общем-то не существующих отношений с моим школьным учителем, она даже поначалу в толк не могла взять, серьёзно ли он говорит об этом. Может, розыгрыш? Юрий Олегович заверил её, что серьёзен вплоть до рычащего мотора такси, после чего был безвозвратно отправлен обычно тщательно подбирающей выражения моей мамой, скажем так, в никуда.

Больше в жизни нашей семьи он не появлялся, но к чести Юрия Олеговича следует заметить, что на его отношении ко мне как к его ученице это не сказалось никак. Он повёл себя достойно, немстительно.

***

А весной он отправился с нашим классом в поход. Всё было выдержано в жанре туристической баллады: палатки, каша в котелках и Юрий Олегович, бренчащий на гитаре и хрипящий песни Высоцкого и Градского. Кстати, хрипел он весьма уверенно и даже местами мелодично.

В какой-то момент он басовито сказал: "Эх, сейчас бы пятьдесят грамм, да нельзя с пионерами…" Нефальшиво так сказал и не смеха ради. Почему-то до сих пор хочется выпить с ним те граммы…

А между тем, именно после того похода все мы, девчонки и мальчишки, начали относится к друг другу по-иному, вроде как подружились, а до того только дразнились и грызлись, яростно окропляя друг друга плевками беспричинной подростковой ненависти. Детская озлобленность постепенно ушла, растворилась в пересекаемых речушках, разбилась о совместно преодолённые мосточки, переозвучилась в гитарном переборе и в итоге переродилась в созерцание друг друга украдкой , то есть в нормальный подростковый интерес.

***

А к следующей осени я была вынуждена перевестись в другую школу по причине смены места жительства и Юрия Олеговича уже не встретила больше никогда. Сам факт его существования остался где-то на дремлющем уровне воспоминаний — даже фамилии его не помню.

Знаю только от одноклассников, с которыми ходила в тот самый поход, что в следующем учебном году случился у математика роман с десятиклассницей Женей, которой гордилась школа и, руководствуясь практикой продвижения “звёздочек”, посылала её регулярно на олимпиады, конкурсы чтецов и прочие достойные мероприятия районного и общегородского масштаба. А она, гордость школы, влюбилась в учителя без памяти, и оставил математик семью и бежал с Женей в неизвестном направлении, спешно написав заявление об уходе по собственному желанию.

Завуч, как надраенная солдатская бляха, жирно сияла от удовольствия в момент избавления от лохматого бунтаря, потому как торчал он кривой шершавой костью в глотке её образцовой школы.

***

Немало воды утекло с тех времён, школьных учителей своих я вспомнить не могу, за исключением, пожалуй, нескольких особенно жестоких или подлых. А Юрия Олеговича, как выяснилось, неплохо помню. Забавный был человек: эдакое горемычное перекати-поле, очевидный невезунчик, а ведь смог сотворить с нами, кусачими подростками, нечто в высокой степени педагогичное: научил дружить и ценить завязавшиеся отношения, тренирующие внутренний взор и в итоге формирующие миропонимание.

Я, кстати, туризм и походы терпеть не могу. Но с Юрием Олеговичем пошла бы не глядя. Жаль, не зовет.

2015 г.

Публикация в журнале ZaZa 14.05.2017 г.
http://za-za.net/tri-miniatyury-2/