/ Диалоги

Живее всех мёртвых

Место действия: США.

Время действия: наши дни.

Действующие лица:

СТЕЛЛА — 35 лет;
БЕЛЛА — подруга Стеллы, примерно того же возраста;
ДЕД ИРАКЛИЙ — определить возраст не представляется возможным.

Действие разворачивается в квартире Стеллы.

БЕЛЛА. Ты мне сегодня не нравишься. Тебе нужно избавиться от бедствий эмпирического существования…

СТЕЛЛА. Ты опять языком своего Шивы разговариваешь?

БЕЛЛА. Скорее, Брахмы, но пока не грузись этим. Начни с дыхания. Как только овладеешь, перейдёшь к следующей ступени – самообладанию, затем – к изоляции чувств, ну а потом сократишь реактивность и, наконец, достигнешь просветления ума.
Достаёт из цветастой сумки коврик для йоги, расстилает его на полу. Тянет Стеллу за руку с кровати, обе усаживаются в позе «лотоса». Секунд тридцать сидят с закрытыми глазами, затем слышится шум, возня, кряхтение. Обе одновременно распахивают глаза.


СТЕЛЛА. Fuck. Опять явился.

БЕЛЛА. Кто явился?

СТЕЛЛА. Не Брахма, не волнуйся. Это fucking Ираклий, мой дед.

БЕЛЛА. Какой твой fucking дед?

СТЕЛЛА. Да приходит сюда такой. Мой дедушка Ираклий.

БЕЛЛА. Так ты ж говорила, он у тебя умер?

СТЕЛЛА. Умер, конечно, уж лет тридцать как. А ко мне таскается, старый пердун.
Кряхтение усиливается, из полумрака выходит дед. Девушки молча расплетают ноги, освобождают место, снова сплетаются в «лотосе». Дед садится на коврик. Поочередно вытягивает ноги, массируя колени.

ДЕД. Артрит совсем разбил, мать твою. Говорят, надо к коленкам капустный лист прикладывать, вроде примочки. Да мне тяжело за капустой ходить, но всем же насрать. Нинель не пойдёт: она с антисоветчиками связалась, так они целыми днями у кого-то на кухне сидят и стихи с песнями горланят. И всё антисоветское, ну всё. Скоро уведут её под белы руки куда надо. Я предупредил, но она ж дура! Мозгов нет, хоть и комсорг группы.

СТЕЛЛА (спокойно). Нинель – это мама моя. Комсоргом в институте была, пока не выгнали.

БЕЛЛА (с ужасом). Под какие «белы руки уведут?» Она же тоже умерла?

СТЕЛЛА. Но дед-то раньше её умер, так что он не в курсáх. А объяснять ему бесполезно, он не слушает. Свои интересы преследует, fucking эгоист.

ДЕД (продолжает, не обращая внимания)…я в четверг ходил за капустой в овощной. Отстоял очередь в отдел, потом встал в очередь в кассу, а без очков-то не вижу. Стал вытаскивать их из кармана, чтобы цену разглядеть. Они же там цены на кочерыжке химическим карандашом пишут. Одна такая мне как-то взвесила на 19 копеек, а написала 22, так я теперь всегда перепроверяю. И стою я, значит, в кассу, как тут какой-то бородатый, типа Нинкиного сожителя, у меня из рук кочан-то цап! Во какая молодёжь — воры и антисоветчики. А Нинке только таких и подавай, несознательных.

СТЕЛЛА. Ираклий, ты зачем сейчас пришёл?

ДЕД (вкрадчиво). Нинуль, ты мне люминал-то мой отдай…

СТЕЛЛА. Он думает, что я – его дочь. Я поначалу пыталась объяснить, что внучка, а потом плюнула — он не врубается. (Деду.) Ираклий, ты уже весь свой выпил, а нового нет. Теперь его строго по рецепту, просто так не дадут. Он в списке А.

ДЕД. Нинель, ну ты прям как несоветский человек! Ты к Людмилке сходи в 53 аптеку, в рецептурный отдел, она тебе без рецепта даст упаковочку-другую. Она мне всегда даёт, а я ей конфеточек к майским куплю, шоколадных. В Елисеевском возьму, с пенсии своей.

СТЕЛЛА. Конфетки с пенсии, fuck! Мама говорила, что когда моим братом была беременна, а отца как раз в тот момент в психушку забрали…он же песни писал антисоветские, ну и сдал кто-то…так дед ни копейки не дал. Всё боялся, что она папе в дурдом будет что-нибудь вкусненькое носить. Рассказывала, приходила в дурку в приёмные часы где-нибудь к обеду, и они одну порцию на двоих ели, больничную. Можешь представить? Папа-то был на галоперидоле, у него мозг был, считай, в отключке, а мама на нервяке всё время — её же из института отчислили за связь с ним. А дед сказал, типа, подохните оба и выблядок ваш тоже. Может, потому мой брат больным и родился: она же всю беременность проплакала и проголодала. Мама считала, что это дед настучал — очень уж он не хотел зятя-диссидента. Но не факт. Может, и те сдали, с кухни.

ДЕД. Доченька, ну что, сходишь-то в 53-ю? Я могу Людочке записочку написать, дашь ей незаметно, чтоб очередь не слышала – и делов-то!

БЕЛЛА. Слушай, а что он у тебя всё таблетки клянчит? Зачем они ему нужны, мёртвому-то?

СТЕЛЛА. Так он же не знает, что он мёртвый. Он даже, видишь, к чему-то там собрался капустный лист привязывать! Ни чертá не соображает. Думает, только собирается отравиться. А сам ещё в прошлом веке наглотался таблеток и конкретно скопытился. Не догоняет, скотина.

БЕЛЛА. А зачем он их наглотался?

СТЕЛЛА. Короче, родители, как только отца из психушки выпустили, очень быстро эмигрировали. Папа же был известный диссидент, так им мигом документы на выезд дали. А ребёнку ещё года не было. И пока они сидели в Риме, ждали разрешения на въезд в Штаты, он и умер. У него ж лейкемия была, за бесплатно не стали спасать. Или слишком поздно было, теперь уж неважно. После этого мать деда вообще вычеркнула из жизни. А Ираклию там, в Союзе, за дочь и зятя-диссидента настучали по рогам — мигом все льготы отняли, и пенсию повышенную, и с дачи ведомственной вытурили в 24 часа. Ну вот он люминалу-то и наглотался. Типа не смог снести позора.

ДЕД. Нинуш, ну так как? За люминалом-то сходишь?

БЕЛЛА. А как он тебя нашёл? Он же живой, чистый хоррор!

СТЕЛЛА. Да достал уже, fucking коммуняка. Как Ленин из Мавзолея, только тот тихий, а этот буйный. Я вот с этой мумией как минимум раз в неделю мучаюсь. А перед советскими праздниками — он их называет «майскими» и «ноябрьскими» — так вообще каждые два дня таскается. Нет, ну не сука ли реинкарнированная?

БЕЛЛА. Так реинкарнация же – это когда живой, а не мёртвый, просто в другом теле: кошки там, или цветка…

СТЕЛЛА. Да какого, fuck, цветка! Он что, мёртвый по-твоему? Смотри, как расселся, и табаком от него смердит. Он курит как собака — ему же от рака лёгких не грозит подохнуть. А тело у него точно другое, под одеждой не видно. Скунса, какого-нибудь. Посмотри на него повнимательнее — это ж разве человек?

ДЕД. Нинууууш…

СТЕЛЛА. Да схожу я сейчас к твоей Людке, не ной! Будет тебе и люминал, и мемориал! (Подмигивает Белле:) Иначе ещё два часа здесь торчать будет.

ДЕД. Вот спасибо тебе, доченька, звёздочка ты моя октябрятская! Ты заодно и капустки-то купи, мне к коленкам на ночь привязать. А я тебя за это «Грильяжиком» угощу, свежим, Рот-Фронтовским. В Елисеевском только-только выбросили…

Дед говорит всё глуше и глуше и постепенно исчезает в темноте.