На тротуаре лежала рыба с растопыренным спинным плавником, похожим на зубья ковша тяжко трудившегося экскаватора. Каким роковым завихрением воды её сюда выбросило — это было необъяснимо даже для самой рыбы. При этом ей хватало сообразительности не слишком тому удивляться: ведь она всегда жила в предчувствии беды.
«Повышенная тревожность портит вам всю картину подводного мира, – говаривал, бывало, санитарный врач. – Вам следует побольше есть органических водорослей и прекратить потреблять этот жуткий мусор, который люди сбрасывают в наш водоём».

Она смотрела похожим на кружочек пластмассы глазом на томное шафрановое солнце и чувствовала, как стремительно подсыхает смесь песка с тиной под жабрами. Стоит этой грязи отвалиться, как сразу же прекратится газообмен в тканях, и тогда овальные бока сдуются и истончатся, а вскоре и вовсе исчезнут. И останется от неё только сухонький скелет — и никакой былой пышной плоти. Наверно ей удалось бы продержаться дольше, если бы желудок был набит влажными водорослями, но там находился лишь ломтик жареной картошки. Какая печаль, что она не позаботилась о собственном спасении. И уже понятно, что в недалёком будущем ей предстоит только постыдное увековечивание в асфальте.

***

В это время по дороге шёл пьяница. Он был чрезвычайно добродушным — временами даже до идиотизма — что очень раздражало хозяина кабачка, где пьяница ежедневно выпивал по несколько кружек пива, а иной раз даже и более того.
«Ну как так можно любить всех подряд? Любить каждого гада, каждую суку? Вот, наверное, потому ты и пропиваешь свою жизнь. Из-за этой бессмысленной, огульной любви к человечеству и его подвидам».
Надо заметить, хозяин кабачка слыл в этом городе необычайным умником и даже своего рода философом, так что пьяница вполне мог бы прислушаться к его мнению. Или хотя бы поинтересоваться, что он имеет в виду, упоминая «подвиды человечества». Но пьяница лишь дурашливо улыбался и огорчительным образом не вникал в суть сказанного хозяином кабачка.

И вот так, идучи по дороге и думая о том, какой вкусной будет первая кружка — а заведение открывалось с минуты на минуту, — он заметил какую-то непонятную штуку. Штука оказалась натуральной рыбиной, валявшейся прямо посреди тротуара, неподалёку от урны, возле которой вечно толкались наглые зобастые голуби (они-то наверняка были в курсе, каким дурным ветром занесло сюда горемыку).

Пьяница замедлил ход и даже крутанул ус от удивления, потому что ему никогда не доводилось встречать живую рыбу вот в таком отчаянном виде — распластанной на тротуаре. Первой мыслью было засунуть её в карман и отнести в кабачок, где хозяин наверняка согласится поджарить рыбку к пиву. Нет, он побухтит, конечно, сначала. Может, даже отругает его или пригрозит вызвать полицию и выставить вон, но приятнее думать, что согласится. Всё-таки он хороший, очень даже хороший человек.

Но взглянув на рыбу попристальнее, пьяница заметил, как слабо вздымаются её грязные жабры и беспокойно дрожит зрачок глаза. И ему стало невероятно стыдно, что он хотел убить её и съесть вместо того, чтобы войти в её нелёгкое положение.

Он спросил себя со всей строгостью: «А тебе, лично тебе, приятно было бы оказаться на жаровне в пивной только потому, что ты оказался настолько беспомощен, что не мог подняться с тротуара? И каково это, вообрази, если бы в тот роковой час мимо тебя ходили только люди и рыбы с чугунными сковородками вместо души?».

Нельзя не упомянуть, что пьяница довольно часто лежал на тротуаре, а один раз так и вовсе на проезжей части. Просто чудо какое-то, что один неравнодушный водитель остановился и вызвал полицию, которая отвезла его в ночлежку, где его вначале как следует избили, зато потом дали супу с хлебом. Жизнь полна невообразимых случайностей.

И сейчас пьяница искренне расстроился из-за того, что ему в голову пришла такая варварская мысль. «Бедная, обессилевшая рыба, как я только мог…».

Он поднял рыбу, донёс до реки и бросил в воду у берега. Надо ли говорить, что рыба мгновенно взбодрилась, почувствовав, как увлажняются чешуйки и налаживается газообмен, — и была такова.

А пьяница, как бы он не спешил в пивную, позволил себе прилечь на песчаном берегу и залюбоваться тем, как нежно трепещет прохладная вода в реке. И как голубое небо — такое прогретое, летнее, живое — с размаху падает в неё, словно пересохшие губы в кружку с ледяным пивом.

Он даже подумал было, что такую красоту грех не сфотографировать на камеру в телефоне. Пожалуй, получится красивая фотография, и её можно будет отправить той медсестре, которая была необычайно ласкова с ним в больнице, куда он попал однажды с болезнью сердца.
Он сунул руку в карман за телефоном, но тут же вспомнил, что потерял его ещё с неделю назад, когда покинул кабачок в полночь и шёл домой сам не разбирая какой дорогой. Да и медсестра не оставила ему ни номера телефона, ни электронного адреса, хотя он набрался решительности и попросил. Девушка сказала, что её жениху это не понравится. Он даже не разрешает ей пользоваться компьютером в личных целях, — такой вот у неё был жених, очень строгий.

Хозяин кабачка, правда, потом заметил, что наверняка она пьянице всё наврала, потому что кто же оставляет свои координаты людям с нестабильным социальным статусом (он всегда высказывался по существу, подбирая поразительно точные слова), но пьяница отнёсся недоверчиво к такому объяснению. У неё совершенно точно был суровый жених. Военный, наверное, или рыбак с большого трейлерного судна.

Зато пьяница нашёл в своём кармане солёный сухарик. Когда хозяин пивной бывал в мирном расположении духа, то за пару самых мелких монет подавал ему к третьей кружке пива блюдце с сухариками — жена хозяина сушила их для своей лошади. Пьяница всегда восторгался тем, какая же умница эта лошадь: ведь она знает толк в сухариках, у которых такой, можно сказать безо всякого преувеличения, божественный вкус.

Он чуть было по привычке не положил сухарик в рот, но немедленно передумал и кинул в речку. Вдруг его съест та самая рыба, которая так сильно настрадалась на раскалённом асфальте?

***

А рыба тем временем беспокойно металась в водах. У неё прогрессировал посттравматический шок и не за дальней волной маячила затяжная депрессия. Она твердила себе, что была тысячу раз права, что беда последовательно наступает ей на хвост, и дело тут, конечно же, не в питании. Санитарный врач ох как ошибается, сводя все её проблемы к нездоровому рациону. Грустно наблюдать, как отдельные специалисты работают под гнётом академических знаний, не вникая в тонкости функционирования нервной системы у челюстноротых.

Паника накатывала на рыбу с такой силой, что притормозить её можно было только одним проверенным способом: она должна была в срочном порядке что-нибудь съесть (санитарный врач говорил, что у неё развивается булимия вследствие неумело подавляемых симптомов тревоги, но такой ход диагностики казался рыбе предвзятым и упрощённым).

Тут она увидела на поверхности воды колышущийся маленький кусочек гамбургера, и все её страхи внезапно как будто замерли. Она молниеносно подхватила его и прожевала 32 раза, как её учили в центре в борьбе с пищевой зависимостью. Вкус был необычным, даже очень странным. Это был явно не кусочек гамбургера из ресторана быстрого питания для людей, но и приманкой для рыб это тоже не было. Такой солёный вкус, для кого? Непонятно. Может, для лошадей?

И как только рыба дожевала этот размокший сухарик, она почувствовала в себе какие-то волнующие перемены. Отчаяние отступило, и она потрясённо подумала, что самая большая беда, которая может случиться в жизни рыбы среднего возраста — это жить изо дня в день в предчувствии беды. В то время как радость — вот же она, буквально разлита вокруг тебя! — в том, чтобы просыпаться каждое утро в воде и каждый вечер ложиться спать в той же воде под тёплый илистый камень. Жевать что тебе вздумается (наплевать при этом какое количество раз) и, приводя убедительные доводы, спорить с занудой-санврачом насчёт самой идеи здорового образа жизни. И даже — чем водяной не шутит! — решиться завести несколько десятков мальков. Эх, какой волшебный сухарик ей сегодня достался! Наверняка лошади очень умные и счастливые. Если бы она не была рыбой, то уж точно стала бы лошадью. Но рыбой быть, бесспорно, лучше.

Она задорно взлетела над поверхностью воды и, прежде чем нырнуть обратно, увидела лежащего на берегу пьяницу. Он показался будто знакомым, но рыбе не хотелось терять время на этого определённо лишнего в её жизни человека.

***

А пьяница лежал тихо-тихо, и его как будто споткнувшийся обо что-то невидимое взгляд был устремлён в самое большое пушистое облако, напоминавшее высокую пену в кружке. Оно навело его на уютную мысль, что сегодня есть повод выпить даже чуть больше обычного, потому что он сделал хорошее дело, хотя точно не помнит какое. И что славный хозяин пивной наверняка насыплет ему сегодня сухариков, и они будут обсуждать что-нибудь важное. Например, осталась ли та девушка со своим женихом или всё же покинула его, потому что тот был слишком строг с нею. И наверняка договорятся до того, что она теперь ищет его, пьяницу, по кабакам и социальным сетям. И что ради такого дела, наверное, стоит завести новый телефон: а ну как она догадается отправить ему сообщение? Или не догадается, но они всё равно как-нибудь да встретятся.

У него была хорошая жизнь, его мало обижали. А сам он так и не научился ни обижать, ни обижаться. Но в последнюю минуту пьяница не успел подумать об этом — как обычно, он утешился мыслью о пиве.

Публикация в 36(967) выпуске газеты "Место Встречи Монреаль" от 14.09.2018.