Я так продрогла в своём элегантном, вызывающе-красном тонком пальто, что с радостью сняла бы его и променяла на стаканчик кофе. Можно даже бумажный из МакКафе или — что гораздо привлекательнее — стаканчик глинтвейна, как на улицах Берлина в холодную погоду. Чтобы по телу разлилось долгожданное тепло, а вокруг пронзительно и терпко запахло гвоздикой, мускатным орехом и кардамоном.

Или всё же зайти в дом и неспешно выпить из привычного фарфора-хрусталя? Но я ведь так и не решила, чего же мне хочется — кофе или глинтвейна. Хотя это не так уж важно. Главное — представить, что в мой напиток добавлен змеиный яд маленькой гадюки Песчаной эфы, обладательницы нежного серо-перламутрового узора на коже, зазубренных колец по бокам тела, которыми она издаёт чуть слышные шуршащие звуки (бойся меня…не приближайся) и щелевидных вертикальных зрачков, будто лазером прожигающих добычу.
Ах, Эфа (разреши мне тебя так звать), какая же ты пленительная…

Двойственность, моя проклятая двойственность. Даже в холод я веду торги сама с собой.
И всё никак не могу заставить себя подняться на свой этаж, в свою квартиру. Где живёт, между прочим, мой муж. Где лежат мои вещи, мои книги, мои письма, которые я писала кому-то, когда было принято переписываться на бумаге. И ведь мне кто-то писал, наверняка же писал, но я никого не помню. Однажды я внезапно забыла всех своих адресатов.

Как так случилось, что своему надёжному, "ладно пошитому" мужу я предпочла этого случайного мальчика с фиалковыми глазами? Я преступно счастлива с ним, и за это меня ждёт неотвратимая расплата. Я ведь буду, совершенно точно буду, сокрушаться и раскаиваться, как порядочная. Какое певуче-тягучее, почти легкомысленное слово: "по-ря-доч-ная".

Он работает (в это верится с трудом) продавцом запчастей, что на фоне моей благополучной жизни выглядит нелепым мазком. Словно на картине хорошего живописца, к которой он в одночасье потерял всякий интерес и дал завершить бездарному подмастерью.

***

Я приехала к дилеру на своём шестилитровом "Мерседесе" всего-то чтобы поменять щётки. Все запчасти я покупаю исключительно оригинальные, к качественным вещам и сервису меня приучил мой здравомыслящий супруг. А мальчик-то из обслуги, и это звучит немного издевательски, принимая во внимание все усилия мужа вылепить из меня достойную супругу. Такую, которая не бывает любимой, а только "дражайшей".

Они все, работающие там, выскочили и стали восторгаться роскошным тюнингом моего авто, а этот фиалковый эльф остался в магазине и спокойно выписал мне щётки.
Я спросила: "А вам что, действительно не интересно, как выглядит тюнингованный по спецзаказу шестисотый?".
На мой вопрос ответа не последовало. Я уже было повернулась к нему спиной, как вдруг слышу: "Я бы охотнее осмотрел его в спокойной обстановке. Вот тогда бы мы и обсудили преимущества форсированного двигателя". И глянул на меня так, что мне захотелось сорвать с себя одежду прямо здесь, среди полок с автомобильными свечами и форсунками.

Как же мне описать то моё состояние, какие объяснения найти моей реакции? Судя по тому, что я по сей день пребываю в растерянности, нет тут никаких объяснений. Coup de foudre, как говорят французы. Можно перевести как "удар молнией", а можно как "любовь с первого взгляда". Если применительно ко мне — то пусть будет "удар любовью". В точку.

Стоит ли говорить, что мы сорвали друг с друга всё, что могло быть сорвано, несколькими часами позже, когда я остановилась в заброшенной части парка, где вечером ни души? Как два подростка на папином авто.
Безрассудство, буйство плоти, эйфория — разные одинаково неприятные определения лезут в голову, но при этом ничего в ней не меняют. Мой мозг, как разбитая в подъезде лампочка, погружён в душную, тревожную темноту.

Целых семнадцать лет разделяют нас — семнадцать лет моего жизненного пути, наградивших меня паутинкой морщинок возле глаз и лёгким провисанием некогда эластичной кожи на бёдрах и ягодицах. Да, я сейчас говорю о теле, потому что мудрее я уж точно не стала, раз позволила себе пренебречь правилами собственной жизни. Ведь у меня были какие-то "правила", по которым я жила ровно до того самого дня? Наверняка ведь были.

Как идиотка, я стала бегать по салонам красоты и везде просить "вернуть тонус". Одна дельная врач-косметолог объяснила мне, что для своих сорока трёх лет я нахожусь в очень (знаете ли, очень) недурной форме, но вернуть моим тканям тургор семнадцатилетней давности никак не представляется возможным. Она так и сказала: "семнадцатилетней давности", хотя я молчала об этой убийственной для меня разнице. Нет, такое просто невозможно, она наверняка оговорилась — хотела сказать "как у семнадцатилетней", или что-то в этом роде. Неповоротливая, невдумчивая речь, только и всего. Плюнуть и забыть.
Я тогда вылетела из процедурного кабинета даже с каким-то облегчением: ты меня только люби, мой благоуханный соблазн, а я уж сделаю так, чтобы тебе не приходилось задумываться о моём возрасте.

В тот же день я нагрянула к нему на работу в обеденный перерыв, и мы особенно страстно отдавались друг другу в случайной квартире знакомых, давших нам ключи на время своего неслучайного отсутствия. Секс в рабочий полдень — лучшего, как выяснилось, у меня в жизни не было.

Он превосходный любовник, а в самые острые минуты его фиалково-немигающие глаза смотрят на меня так жгуче и пристально, что мне парадоксально хочется продолжить раздеваться. А я ведь уже совсем раздета, это просто наваждение какое-то.
Да, я сумасшедшая, сладострастная, но и он не отстаёт, мой изысканно-цветочный мальчик. Думаю, вот-вот дорастёт до меня, есть в нём задатки Казановы — я способна такое видеть.

Ну а если всё же порвать с мужем?
Благо, я не Анна К., и мне не надо бороться за право видеться с сыном — детей у нас, к счастью, нет. Или так нельзя говорить? Ведь у меня на этот счёт никаких предрассудков никогда и не было. Я, кажется, стала сторонницей движения "чайлдфри" задолго до его раскрутки нынешними блогерами.

Но сейчас я думаю несколько иначе: а что, если мне родить от дивного Фиалки такого же красивого и страстного мальчика, как он? Хотя нет, лучше девочку — она будет самой хорошенькой в школе, а мы с Фиалкой будем волноваться за неё и встречать после уроков. Два одержимых любовью родителя.
Наверное, эта неприхотливая фантазия является иллюстрацией к моему представлению об идеальной семье, в которой все молоды, красивы и связаны надёжным счастьем. Впрочем, "надёжное счастье" — это бессмысленная фигура речи, оксюморон, не хуже какой-нибудь "оптимистической трагедии".

***

Мои мечтания прерывает завибрировавший в сумочке телефон. Я по-прежнему стою у подъезда, давно оставив машину в гараже. Наш консьерж робко поглядывает в мою сторону через стеклянную дверь, но внутрь не зовёт. Я ведь как барыня, веду себя непредсказуемо и могу разгневаться ни с того ни с сего. А чуть позже вдруг смягчиться и дать ему копеечку с барского плеча — водится за мной и такое чудачество.

Спешно вытаскиваю телефон и вижу на дисплее имя абонента: "Незабудка". Глупость какая, ну что за Незабудка? У меня в контактах такого пошленького дурацкого никнейма нет. Я несколько секунд сосредоточенно туплю в экран.
Потом мне вдруг становится невыносимо жарко — а я ведь продрогшая уже сколько времени стою, — настолько жарко, что горят даже подушечки пальцев. Это же его, мальчика моего фиалкового телефон… Получается, мы в спешке перепутали наши айфоны? Или это я рассеянно взяла его айфон в чёрном чехле вместо своего чёрного без чехла?

"Алло", — зачем-то отвечаю на звонок, вместо того чтобы его сбросить.

"Алё", — раздаётся "на том конце провода", как когда-то говорили.

"Мне Андрюша нужен, а вы кто?".

Я — это я, а Андрюша — это мой Фиалочка. И сейчас я с необычайной ясностью вижу, как пошатнулась возведённая мной гармоничная конструкция. Жили были "Инь" и "Янь", глянь — беда и дело дрянь.

Однажды я зло пошутила: "уши от мёртвого Андрюши" (есть такой забавный абсурдистский рассказ, но юный продавец запчастей не в курсе), так он разобиделся, а я почти искренне просила у него прощения и в знак примирения купила модный чёрный чехол для телефона. Вот же он, это чехол, в который сейчас вцепились мои раскалённые пальцы.

"Я его тётя…Елена", — зачем-то вступаю в эту губительную игру.
Дальше выдаю совсем уж несуразное: "Он вышел за сигаретами и забыл телефон. Что ему передать?".

"Передайте, пожалуйста, что звонила Наташа…ну, он знает, кто это. Я немного задерживаюсь, но ничего страшного, приеду сама, на Убере. Так что не надо меня встречать в институте, я по-любому успею к началу сеанса".

"Какого сеанса?" — осторожно спрашиваю я. На долю секунды успокаиваюсь: какой-то спиритический сеанс, недоразумение. Звонок оттуда, где нет ничего, кроме вращающихся столов и ложных контактов.

"Он меня пригласил в кино", — простодушно отвечает девушка-растение, этот блёкло-голубой цветочек.
(Я про себя: "Замри и исчезни, не рушь своими нескладными ручками мой хрупкий мир").

Но она не унимается: "Он ведь всегда в пятницу меня встречает, а сегодня у нас занятия перенесли по времени, я вот только что узнала".

После короткой затруднительной паузы она произносит (наконец-то) удивлённо: "А вы, простите, какая тётя Елена? Из Серпухова?".

Я стремительно нажимаю кнопку отбоя. В пятницу вечером он обычно выдвигается к родителям — примерный сын, хоть медальку вешай. Возвращается не раньше воскресенья, а то и понедельника. У него родители где-то в области живут — электричка, затем рейсовый автобус. Сложный районный маршрут, ведущий, как прямо сейчас выясняется, к невероятно удалённому от Москвы городу Серпухову.

Лживый мой, самый ядовитый среди всех цветов Фиалка. Почти физически чувствую сзади между трепещущих от любви лопаток…нет, не крылья, а с дерзостью всаженные садовые ножницы. Холодные, с тронутыми ржавчиной краями. Они еле слышно шуршат где-то неподалёку от моего сердца, и этот звук трагически напоминает мне шипение Песчаной эфы.

Ну да кто из нас выиграет, это мы ещё посмотрим. Я ведь азартная, я сумею отвоевать уши от своего мёртвого Андрюши.
Все говорят про химию любви, а я — про ботанику. Теми же садовыми ножницами, пожалуй что, и отыграюсь. У меня получится, Эфа, мне нужно только на минутку зайти домой. Выпить глинтвейну и взять ножницы. Ты ведь уже там?
Только ты одна умеешь преданно ждать меня, моя чешуйчатая ядовитая сердцевина.