А внутри непокой.
Что, в душе? Вразнобой?
Ах, ведь скажете тоже —
совсем не такой.
Там ведь вой, страшный вой,
уже полуживой
и почти что родной оттого,
что он мой.

И не сжечь, не повесить,
не продать на иБее,
не забанить в сети,
не отдать в детприёмник
и не выкинуть в топку.
Прижать, разве, кнопкой
к роговице, глазнице,
зенице блудницы?

Этот тяжко больной
неизбывно со мной —
что весной,
что зимой,
а особенно летом,
немыслимым летом,
трижды проклятым летом.