Марк Шагал — цвет и музыка

“И в ответ город лопался, как скрипичная струна,
а люди, покинув обычные места, принимались ходить над землей.
Мои знакомые присаживались отдохнуть на кровли”.

М.Шагал “Марк Шагал. Моя жизнь”

Что прежде всего приходит на ум, когда речь заходит о картинах Шагала? С бóльшим или меньшим количеством деталей (в зависимости от степени знакомства с творчеством художника) наверняка вспомнятся крыши Витебска — чуть перекошенные, несимметричные, несуразно-трогательные, а над ними — «небесный» грустный еврейский музыкант со скрипочкой, парящий над мирозданием, совершенно естественным образом угнездившемся в одном белорусском провинциальном городе. Это мир Марка Шагала.

Выставка «Шагал — цвет и музыка», проходящая в Монреальском музее изящных искусств с 28 января по 11 июня 2017 года, организована в сотрудничестве с Музеем музыки (Париж, Франция). Работы художника предоставлены при поддержке семьи художника Музеем искусства и промышленности (Рубе, Франция), костюмы к балетным и оперным постановкам — Музеем искусств округа Лос-Анджелес (Калифорния, США).

Сама выставка поражает обилием экспонатов. Это авторские полотна разных лет, зарисовки, эскизы костюмов и сами костюмы, витражи, небольшие скульптурные работы, мозаика, интерактивные экспонаты. Даже если осматривать выставку без аудиогида и читать пояснения к экспонатам выборочно, на осмотр понадобится не менее двух часов. Если же отнестись более вдумчиво, то этому мероприятию следует посвятить добрых полдня.

Выставка действительно очень подробная: на стенах есть удобочитаемая информация обо всех этапах жизненного и творческого пути художника, о спектаклях, включая их синопсис и видеозаписи на специальных встроенных мониторах; о людях, которые поддерживали и разделяли творческую концепцию мастера на протяжении всей его жизни, о его семье и личных привязанностях.

Теперь хотелось бы разъяснить, почему в названии выставки ключевыми словами являются «цвет» и «музыка».
Насчёт цвета сомнений быть не может: Марк Шагал, будучи авангардистом, не ограничивал себя в палитре цветов, выбирая разнообразные — от самых бледных до неимоверно сочных — оттенки красного, синего, жёлтого, зеленого. Особенно в этом смысле примечательны полотна на цирковую тему: ведь согласно концепции Шагала, весь мир — это не театр, а цирк с его головокружительными кульбитами, шумом, беззастенчивой яркостью и почти неприметной для участников весёлого действа одинокой слезой грустного клоуна.

Устроители выставки создали посетителям все условия для мгновенного погружения в мир художника, заряжая энергией цвета уже при входе, где стены выкрашены в глубокий красный цвет, символизирующий темперамент и деятельность. И тут же, в самом начале выставки, к работе визуальных рецепторов подключаются и слуховые: посетители начинают улавливать отдалённые звуки еврейской музыки, бытовой и культовой. Летящий в прозрачном витебском воздухе скрипач будет сопровождать их на протяжении всего путешествия в завораживающий мир Шагала, наполненный людьми — живыми и мёртвыми — животными, библейскими персонажами, книгами, ожившими предметами и традиционными музыкальными инструментами, включая скрипку и бандуру.

Для пояснения значимости музыки в творчестве Шагала, во втором зале выставки предлагается к просмотру короткометражный документальный фильм, посвященный истории Московского государственного еврейского театра (Московский ГОСЕТ) и её художественному руководителю и главному режиссёру (с 1929 г.) Соломону Михоэлсу.

Для Марка Шагала работа в ГОСЕТЕе была непростым этапом его творческой биографии. Он был приглашён в Еврейский камерный театр (в дальнейшем переименованный в ГОСЕТ) в конце 1920 года для создания декораций к первому московскому спектаклю по миниатюрам Шолом-Алейхема. Осмотрев сцену и зал театра, Шагал неожиданно объявил, что помимо собственно декораций распишет стены, что и было выполнено в довольно сжатые сроки. Насыщенность персонажами — летящими, поющими, танцующими — была настолько плотной, что зал тут же прозвали «шагаловской коробочкой». К сожалению, это привело к конфликту руководства театра с Шагалом. Тогдашний заведующий художественной частью Авраам Эфрос писал в одном из своих эссе: «Теперь можно признаться, что Шагал заставил нас купить еврейскую форму сценических образов дорогой ценой. В нём не оказалось театральной крови».

Это очень несправедливое замечание, потому что на протяжении всей своей творческой биографии Шагал только тем и занимался, что демонстрировал зрителю бурление своей театральной крови, место для которой действительно нельзя было выделить и ограничить замкнутым пространством, потому что эта величина не земная, а космическая.

Так для чего же на выставке делается специальный акцент на этом этапе театрального творчества Шагала? Дело в том, что с "лёгкой кисти" Шагала именно в этот период персонажи Шолом-Алейхема перестали быть литературными, они ожили, заговорили и стали неотъемлемой частью еврейского театрального искусства. Перевёрнутые с ног на голову, в костюмах, усыпанных птичками и козликами, способные запеть через мгновенье после плача — такими представали актёры в последующих постановках, осуществлённых Михоэлсом. Зритель не только увидел персонажей в полном раскрытии, но и услышал их.

Шагал поборол упрощённый и гнетущий советский театральный натурализм, позволил на какое-то время (точнее, до убийства Михоэлса) восторжествовать экспрессивному гротеску и праздничной условности, предполагающим обилие танцев и музыки.
Именно этот стиль стал “фирменным” в дальнейших постановках с декорациями и костюмами по эскизам Марка Шагала на крупнейших мировых сценах — Американского театра балета, Гранд-Опера, Метрополитен-Опера и многих других.

В документальном фильме времён ГОСЕТа актёры труппы под руководством Михоэлса пляшут и поют, но услышать этого мы, к сожалению, не можем, потому что лента снята в период немого кино. Тем поразительней эффект — звучащая в выставочном зале музыка безупречно накладывается на ритмичные движения актёров, танцующих в театральном оформлении, придуманном Марком Шагалом.

Хотелось бы отметить, что во время посещения выставки присутствующим предоставляется возможность услышать не только еврейскую музыку в записи, но и живую: в зале, где демонстрируется документальное кино, выступает трио музыкантов, виртуозно исполняющих, как говорят в наше время, “микс” из мелодий. Посетители не только не спешат перейти в другой зал, но обязательно останавливаются послушать, а некоторые даже начинают непроизвольно пританцовывать — настолько эта музыка зачаровывает.

В том же зале на стенах висят панно с аллегорическими работами Шагала, олицетворяющими четыре вида искусства — Музыку, Драму, Танец и Поэзию — воплощённых в образах клезмера (исполнителя традиционной музыки восточноевропейских евреев), бадхена (традиционного шута и тамады, развлекающего гостей в основном на свадьбах евреев-ашкеназов), свахи и сойфера (переписчика священных текстов).

Чего следует ожидать в момент, когда будет осмотрен последний зал экспозиции? Скорее всего произойдёт то, что мир Шагала — разноцветный, звонкий, тревожный и радостный — потянется магическим шлейфом за посетителем, шагнувшим в неизбежную повседневность.
А это ли не счастье, и не для этого ли мы ходим в музеи и выставочные залы?

И вот ещё какая тема могла бы показаться интересной посетителям выставки из русскоязычной общины. Для многих вопрос эмиграции так и остаётся не до конца разъяснённым: стоило… или не стоило? А что бы было, если бы…? А как бы сложилась моя жизнь…? Вопросы риторические, непродуктивные, но оглядываясь назад и изучая судьбы наших великих предшественников, нельзя не содрогнуться от мысли, что каким же порой беспощадным бывает роковое стечение обстоятельств!

Михоэлс, выдающийся театральный деятель и защитник прав евреев, был безжалостно убит в возрасте 57 лет, то есть в возрасте, когда во многих случаях творчество только-только переходит в зрелую фазу мастерства. Примечательно то, что он вовсе и не собирался эмигрировать, а всего лишь написал письмо Сталину с просьбой организовать еврейскую автономию в Крыму. Но как бы сложилась его жизнь, если бы он вовремя покинул советскую Россию? Разумеется, и этот вопрос адресуется в никуда, то есть в вечность.
А Марк Шагал, успевший эмигрировать, пережил Михоэлса на 40 лет, оставаясь в хорошей творческой форме до 97 лет и подарив современникам и потомкам вселенскую картину человеческого бытия в его самых удивительных подробностях.

Шагал — наша гордость ещё и потому, что мы никогда не забудем, что это прежде всего российский, а затем уже французский художник еврейского происхождения, выходец из белорусского города Витебска, где течёт самая обыкновенная жизнь, порождающая совершенно невероятное искусство:

“Был праздник: Суккот или Симхас-Тора.
Деда ищут, он пропал. Где, да где же он?
Оказывается, забрался на крышу, уселся на трубу и грыз морковку,
наслаждаясь хорошей погодкой. Чудная картина.”

(М.Шагал “Марк Шагал. Моя жизнь”).

И вслед за тем — без малейших сомнений — дед воспарил, и заиграла музыка в облаках, а люди на земле очнулись и начали плясать. И не только люди, даже дома закружились в танце.
И мы до сих пор имеем счастье быть тому свидетелями.

Публикация в еженедельной газете "Место Встречи Монреаль" от 24.03.2017. Вып.12(892)